Пиковая дама.
Поезд остановился на маленькой станции, обычно на таких станциях проводники редко открывают вагон, так, как поезда стоят здесь всего несколько минут и если нет пассажиров, желающих сойти или сесть в поезд на этой станции, то и нет нужды открывать вагон, тем более, ночью. Попутчики наши сошли еще в Запорожье и теперь в купе были только мы с мужем, который крепко спал на верхней полке. Я плохо сплю в поездах, поэтому большую часть пути развлекаю себя пивом, чтением и смотрением в окно.
Я смотрела в окно и представляла, как в этих маленьких поселках живут люди. Какая у них жизнь. Я думала, что вот наступит зима, эти крошечные островки цивилизации заметет снегом, местные жители будут сидеть в своих теплых домах, слушать стук колес пролетающих мимо поездов. И будут думать о том, что поезда эти летят в другую жизнь, в большие города, где много развлечений, много огней, где жизнь проходит интересно, стремительно, где нет места патриархальному уюту, размеренности и скуке.
Наш поезд, постояв пару минут, тронулся. Из коридора послышался шум, наверное, все же в наш вагон сели пассажиры. Шум приближался, дверь в купе открылась и в тесное пространство ввалилась женщина. В темноте я не сразу разглядела в ней цыганку. Она захлопнула за собой дверь, приложила палец к губам и сказала:
— Тихо!
Быстро оглядев купе, она мигом, как обезьянка стала карабкаться наверх, в отсек над дверью, куда обычно кладут чемоданы. Не успела я сообразить, что происходит, как следом за ней в купе заглянул проводник с каким-то типом, похожим на шкаф:
— Цыганка к вам не заскочила?
— Какая цыганка? Нет.
Я и сама не знаю, почему соврала, мой язык помимо моей воли сказал это. «Шкаф» с проводником извинились и потопали дальше по вагону искать цыганку.
Она лежала тихо, закрывшись пледами. Молчала и я. Так прошло, наверное, минут двадцать. Потом сверху послышался голос:
— Эй, ты почему им не сказала обо мне?
— Не знаю, само как-то так получилось. Ты кто?
— Я Зоряна, не бойся, я не обворую.
— Я не боюсь, слазь, шукарни (красавица), они уже ушли, есть хочешь?
— Ты вроде не наша, откуда язык знаешь?
— Да, так, пару слов знаю.
Она спустилась вниз и села напротив меня.
Я угостила ее едой, а пока она с аппетитом ела, мне удалось хорошо ее разглядеть. Ей было лет 25, худая, волосы стянуты на затылке. Красивой, пожалуй, ее не назовешь, длинный, тонкий с горбинкой нос, тонкие губы, худенькие руки подростка. Широкая, цветастая юбка, свитерок и красные, лаковые туфли на босу ногу. Бродяжку она не напоминала, все вещи были чистыми, не заношенными. Что меня в ней сразу поразило, так это глаза. Это не глаза, а два черных, бездонных озера. Когда она смотрела на меня в упор, я опускала свои глаза. И хоть я могу выдержать чужой взгляд спокойно, ее взгляд я выдержать не могла. Он пронизывал насквозь, сверлил, хотелось быстрее отвести глаза в сторону.
— Ты без билета, наверное, или натворила что-то? Почему они тебя искали?
— Плохие люди.
— Почему они плохие, ты их знаешь?
Она молча продолжала есть, потом сказала:
— Плохие они, поверь. Могут… — она провела ребром ладони по шее, — а ты хорошая, добрая. Это муж твой там, наверху? Не проснется? Не бойся, не отобью, у меня свой есть.
И засмеялась, обнажив красивые, белые, ровные зубы.
— Что они от тебя хотели?
—Чего хотели, того им не получить.
М опять ее зубы сверкнули в широкой улыбке.
— Я на следующей станции сойду, если спросят, почему про меня не сказала, скажи, испугалась меня.
— А как ты выйдешь из вагона?
— Ты мне поможешь!
Это сказано было таким тоном, который не терпит возражений. Конечно, я могла позвать проводника, поднять шум, разбудить мужа, но почему-то мне этого не хотелось делать. «Наверное, она что-то у кого-то украла» — подумала я.
— Не воровка я, не думай.
«Мысли что ли читать умеет, хотя чему я удивляюсь?»
— У человека мысли на лице написаны, а судьба на руке.
— Тебя этому кто-то учил?
— Да чему учить? И мать моя по руке гадает и бабка, и сестры. И дочери мои будут гадать.
— А на картах?
— И на картах. Этим живем.
— Но не родилась же ты с этими способностями? Этому научиться нужно.
— Мне кажется, что я всегда это умела. Спасибо, что не выгнала, накормила. Гадать тебе не буду. Потому, что все хотят знать, когда и как умрут. И ты тоже это хочешь знать. А знать это человеку не нужно. Смерть она никогда не опоздает, но тебе об этом еще рано думать.
— Я не хочу знать о том, когда и как умру.
— Все хотят, но боятся. Поезд сейчас остановится, ты в коридор глянь, что бы милиции и этого бугая не было, а там я сама.
Я не стала спорить.
Поезд остановился, слышно было, как проводник открывает вагон. Я выглянула в коридор:
— Ну, все давай, вроде никого нет.
— Спасибо. Бахт тукэ (Будь счастлива).
Она пошла по коридору к выходу, я шла за ней, и тут, уже в тамбуре, нарисовался проводник. Он схватил ее и стал кого-то звать. Я стояла, не зная, что мне делать. Зоряне удалось освободить одну руку, она ладонью свободной руки слегка дотронулась до его лба, и он, закатив глаза, стал медленно оседать на пол. Цыганка, переступив через него, вышла из поезда, обернулась, махнула мне рукой и быстро растворилась в темноте. Проводник сидел без движения, с закрытыми глазами, поезд уже тронулся и медленно набирал скорость. Я застыла в столбняке, немного придя в себя, я попыталась привести проводника в чувство, похлопав его по лицу. Он открыл глаза, встал, как ни в чем не бывало, оторопело посмотрел на меня и спросил:
— Что это было?
— Мне бы и самой хотелось это знать.
Я стала ему объяснять, что он, видимо, потерял сознание. Самое интересное, что он ничего не помнил, ни цыганки, ни того, что с ним произошло, при этом у него ничего не болело, и не кружилась голова.
Я вернулась в купе, пораженная случившимся, я и сама не могла понять, что это было. Гипноз?
Неужели и про смерть Зоряна тоже мысли мои считала, просто вспомнила я при ней гадание старой цыганки и то, как она Тане отказалась гадать. Или совпадение такое, но то, что она проделала с проводником… Расскажешь кому, не поверят.
Только на рассвете мне удалось ненадолго заснуть, проснувшись, первое, что я увидала на ковре, была игральная карта, дама пик, видимо из кармана цыганки вывалилась или она специально ее оставила? Я разбудила мужа, рассказала ему мое ночное приключение. Муж был в юморе:
— Набухалась с проводником, мать, так и скажи, а то цыганки, гипноз, дама пик…
Позже, правда, более серьезно отнесся к моему рассказу и даже несколько раз просил рассказать нашим знакомым эту историю.
Я забрала на память эту карту, она лежит у меня в записной книжке, обычная карта, с обычной колоды, но иногда, если долго на нее смотреть, мне кажется, что дама мне подмигивает и тогда, выражение лица дамы приобретает поразительное сходство с лицом Зоряны.
